Свет на облаках - Страница 107

107

Никто не знал, что больше всех боится — сида. Каждый вечер прижимается к сестре и шепчет. И до Эйры доносятся отголоски бури в большой душе. Будь иной выход… Будь иной способ… Не придумала. Не нашла — а он есть, всегда есть лучший. Только измыслить некогда. Правило такое. А впереди — нужно чудо. Настолько большое, что одной богине никак не управиться. Нужны и другие.

Слова сбивчивые, но понятные. А потому — их нужно держать в себе, как бы не жглись и не просились наружу. Иначе — уныние и гибель.

— Хвикке продолжают поднимать ополчение. Много! Наверняка поднимают. Вне зависимости от поражения или победы. Их там уже — тысячи. Но если промедлим — будет больше. Хвикке больше Диведа, пока повытаскивают ленивых хозяев с хуторов… На что вся надежда: остатки конницы у них в разъездах, а все дороги сходятся ко Глостеру, так что соединятся они не вдруг… Но их может оказаться и шесть тысяч, и десять. А нас? Тут никакие укрепления не спасут, тут нужно чудо, иначе поляжем… Эйра, я жить хочу! Но я не хочу жить среди дикарей, в каких мы превратимся, если война затянется. Или бежать на чужбину… Никто не может побеждать вечно, а отступать некуда. У меня одна надежда — пока люди не признали поражение, победа возможна. Вот мы и идем вперед: отступать некуда, стоять на месте нельзя.

И остается хлопать сестру по спине, говорить, что она справится. Как всегда. А самой — исполнять что поручено, точно и аккуратно. И верить в победу. Несмотря ни на что.

Если совместный рев с Эйрой изгонял отчаяние, то беседы с Анной наполняли спокойствием, напоминали о любимом деле. Тогда, после первой проповеди, пришлось объяснять, почему работу совершает именно разум, а не человек, не бык и не речка. Пришлось подчеркнуть, что дурная работа — это или никакой пользы вовсе, или переделывать, что бывает даже трудней. Довольно быстро добрались до определения коэффициента полезного действия. То, что полезная и бесполезная работа суть вещи разные, и первая без второй не обходится — ведьма восприняла как забытую со школьных времен теорему. А как добрались до мощности, как способности совершать некоторое количество работы в единицу времени — застряли надолго! На самом очевидном: на времени. Время для бриттов было вполне себе мерно — часы, стражи, дни, месяцы и годы знали все. Но воспринимали время расплывчато. Анна Ивановна не привыкла мерить время варки зелья песочными часами или клепсидрой — ждала результат. Дни — они разные летом и зимой, и ночи тоже — а значит, и стражи, и часы. Месяцы — тоже разные. Даже годы!

Тема оказалась трудной — но очень интересной обеим. Анна решила, что вера сиды в гладкий, непрерывный поток времени — свидетельство очень спокойной, склонной к созерцанию натуры. А еще — речной сути. Вода ведь течет ровно и непрерывно! Значит, чтоб пользоваться ее методами, придется тренировать хладнокровие. Что в любом случае небесполезно. А Немайн поняла, что в житейских, а не технических, вопросах непосредственный подход кельтов бывает куда верней…

* * *

К чуду быстрой дороги Эйлет на сей раз отношения не имела. Вместо седла — трехосная колесница. Спасибо Майни, догадалась впихнуть туда нечто вроде стула и стола, за которым можно сидеть, сцепив зубы, и проклинать про себя каждый ухаб. Рессоры рессорами, а рука-то болит. Стонать вслух — нельзя. Рядом ведьмочка из Аннона, не то самая молоденькая, не то попросту замухрышка. Для нее сестра богини — великая воительница, и чуть не пожилая дама. Которая ее выбрала! Не посадила в блокгауз, не заслала к горцам с парой подручных — оставила при себе. Теперь гадает: то ли ей честь оказана, в деле большом помогать. То ли, наоборот, без присмотра оставить нельзя.

Потому и молчит щебетунья. Думает. А зря. Болтовня бы отвлекла от боли, что пронизывает на кочках да выбоинах, глушит нужные мысли и открывает скрипучую калитку в голову разным гадостям. Самая слабая из которых — осознание своего увечья. А девчонке рука на перевязи кажется ужасно романтичной! И даже аристократической. Теперь ни одеться, ни причесаться, ни косу самой заплести. И что, беспомощной калеке с полудюжиной мужчин одной путешествовать? Вот для того и нужна ведьма-недоучка. Две ее руки — взамен одной своей. Привыкай, голубушка.

Колесница с недовольным скрипом подпрыгнула. Руку продернуло от локтя до плеча. Эйлет не удержалась и тихонечко подвыла.

— Рука, сиятельная?

И эта туда же! Прилип новомодный римский титул.

— Да, рука. Побаливает немного.

— И как ты терпишь! Дорога — дрянь. Может, велеть ехать медленней?

— Не стоит. Будет только хуже.

Совсем не потому, что продолжится пытка. Потому, что дольше придется воевать с мыслями об увечье. Разум-то все понимает — а что-то внутри отказывалось смириться с таким поворотом! Сколько себя ни презирай, а иначе не получается — боль от гибели отца оказалась слабей безнадежности, что нанесла удар перед самым отъездом. Майни как раз вручала грамоты-инструкции, граф Окта уже передал письмо для жены и продолжал сыпать дельными советами… От Эмилия она ожидала того же. Ничего сердечного, деловой совет — и девушка-подранок отправилась бы в путешествие печальной, но спокойной. Увы, негодяй не соизволил подождать полчаса и пощадить ее чувства. Четко повернулся к Немайн, и тремя рублеными фразами — не купец, воин! — доложил, что по окончании кампании намерен срочно отбыть в Карфаген. Как только откроется навигация. О чем-де ставит в известность и просит учесть таковое намерение в последующих планах великолепной. Так и сказал — «таковое». И даже глаз на Эйлет не скосил. А ведь ее взгляды — чувствовал. И раньше, и тогда.

107