— Ясно… — Тристан настроен ершисто, так и не всё ли равно? Анна огляделась. Отметила — стеклянные окна укреплены деревянными ставнями, некоторые стёкла вынуты и заменены деревянными форточками, чтобы можно было проветрить палату. Из-за перегородки доносятся знакомые запахи травяных сборов, щебет на смеси местного и ирландского. И ни единого латинского словечка, которых она нахваталась у мэтра за годы дружественной конкуренции. Сердце уколола ревность. Уколола и отошла. Лечить людей — и не только людей — славное ремесло, оно всегда ей нравилось. Но — впереди ждало новое и интересное, захватывающее и величественное. А знакомое да домашнее — не для неё! Уж не от того ли, что стала первой, что учиться не у кого было, так набросилась она некогда на заглянувшую сиду? Не из-за прокормления же дочерей, в самом деле! Первая ли, вторая ли, ведьма всегда заработает и на мясо, и на масло, и на хлеб! Настроение стало солнечным.
— Пойду, познакомлюсь с коллегами, — блеснула латинским словечком, как камушком в колечке, — с младшими. С чего мне их изводить?
Младшие, судя по запаху, начали перегонку кернода — сложной смеси экстрактов для обезбаливания. Отличный состав — вот только длительного хранения не переносит. Масла — которые и отделяются перегонкой — легко испаряются. Но и у неё есть небольшой подарок. Который местные ведьмы не воспроизведут. Да и ей самой придётся ждать весны и франкских кораблей, которые привезут молочко альпийских маков. Но сида решила пожертвовать частью запасов опиума ради этой битву.
Только не забыть предупредить мэтра и его помощниц об опасности средства! Чтоб несколько раз подряд не давали из жалости…
Тристан проводил ведьму завистливым взглядом. Вот ведь повезло — в броне и с копьём будет совершать подвиги, и стоять о правую руку Учителя, и разговаривать с ней каждый день и каждый час, наверняка про важное и интересное. А ему — деревяшки строгать, да льняное полотно варить, да железный ящик с отцовскими инструментами жарить. И даже поговорить не с кем!
Отец занят. Занят всегда, только иногда говорит, что сделать. Коротко отругает, если сделал что не так. Всё. Тристан пытался обратить на себя внимание хотя бы отказом от работы и шалостями — но отец просто поручал его работу другому. Но очень быстро выяснилось, что Тристану не с кем поговорить во всей армии, и даже охочие до историй о «верхней» жизни аннонки слушать его не хотят. Которая помладше, так даже "пустым местом" назвала.
Пустым местом Тристан быть не хотел. Стал исполнять всё, что поручал отец, старательно. А если оказывался свободен — предлагать помощь травницам. Трудился без души, но — аккуратно. А скуке сказал, что это наука — из необходимых рыцарю. Помочь раненому товарищу нужно уметь. Это всегда пригодится.
Дня три назад принесли раненых — воинов передового отряда. Тристана, доказавшего равнодушную аккуратность, приставили к раненому рыцарю — пока к одному. Который в промежутке между забытьём и болью коротко рассказал: если бы не Немайн, саксы бы уже были здесь. Что сделала, как — ничего не сказал. Но надежда услышать продолжение истории про Учителя неожиданно привязала лекарского сына к раненому.
И он уже не слышал за спиной тоненьких шепотков травниц: "Парень, а какой заботливый!" И солидного покряхтывания заходящих на перевязку легко раненых: "Из него может выйти толк. И сиде недаром глянулся…" Просто делал рыцарское дело — помогал товарищу.
А на выстругивание шин он теперь тратил редкие свободные минуты. Просто потому, что услышал мимоходом оброненное отцом: "Полотна и шин никогда не бывает достаточно!"
Анна под этим высказыванием тоже подписалась бы. Однако, в отличие от Тристана, за годы практики привыкла к тому, что жизнь пациентов — это одно, а её жизнь — вовсе другое. Потому, передав опийную настойку и убедившись, что аннонки достаточно знают травное дело, успокоилась и направилась к лагерю. Найти свою палатку труда не составляло — лагерь маленького гленского легиона был во всём подобен лагерям римским. Правда, подразделения оказались неодинаковы — очень уж много народа пристало по дороге. Теперь эта вспомогательная когорта занимала половину лагеря — отчасти из-за численности, отчасти из-за меньшей организованности. Не то, чтобы Нион не старалась. Но сколотить из толпы добровольцев что-то боеспособное, на марше, за двое суток, при постоянном пополнении сырыми людьми? С такой задачей и Траян бы не справился. Разве — Цезарь.
Но эти люди, спокойно варящие себе суп из бобов и баранины, были так же нужны, как и все остальные в этом лагере. Они могли стоять на стенах. Могли строить полевые укрепления. Могли сражаться и умирать за отечество — даже не по долгу перед королём и кланом, а по собственному выбору.
На главной улице лагеря человеческое мельтешение всегда несколько ограничено, и за тем внимательно следят дежурные — она для гонцов и командиров. Но она-то как раз командир! Анна задумалась: а не переменить ли ведьминскую распущенную копну на воинские косы? В молодости носила… В молодости? А теперь что, старость? Под глазами синё от недосыпа, но морщины куда-то подевались. Потому как старость — это как раз то, что было до появления сиды. Жизнь без новизны, надежды, целиком уместившиеся в детей. Тут никакие маски надолго не помогут!
Но ведь смогла! Пробилась к сиде, стала чем-то другим. Новым. Может, потому, что никогда не видела себя только ведьмой? Всегда что-то было: колесницы, охота, дела клана… Семья. Её семья! Может, судьба нарочно послала ей тогда вдовство — к нынешним временам готовила? Чтоб отвыла, отгоревала — да нашла себе нынешнего… Чтоб и в семье была главной, и было, к чьему плечу прижаться после выездов к больным да к скотине. Согреться телом и душой. Без этого доброго тепла, не то чтобы послушного — нет, терпеливого и невозмутимого — кем бы она стала?