Свет на облаках - Страница 9

— Она многое придумала, — заявил он, — вот только не так, как тебе кажется.

— То есть?

— А вот есть. Смотри: сиды не врут. Значит, история — правда.

— Выдуманная правда.

— Выдуманная правда — это враньё. Зато разговаривать загадками они умеют здорово. Так? А ещё Немайн добрая.

— Так, — девочка уже чуяла подвох. Но что ей оставалось? Закричать на брата, чтоб не смел ничего говорить, что она знать ничего не хочет? Не той она породы!

— А раз так, то вот тебе загадка: все эти штуки, колодец, маятник, подвижные стены — кто их вообще мог придумать?

— Ты плохой, — сказала Альма брату, — Майни не такая! Вот я ей расскажу, и она тебя учить не будет.

— Будет, — отрезал Тристан, — только ты лучше не говори. Тогда она решит, что я умный, и будет меня как колдуна учить. А я хочу быть рыцарем!

Лес. Суровый и вдохновенный. Прозрачный аромат смолы. Хрустящая сушь полстилки под ногами. Сида идёт! Разбегайтесь, звери — не то кабан в камышах, не то медведь не в настроении. В руке — любимый посох. Идёт, почти бежит. Как наяву бегала! Теперь и во сне… Поляна. Шелест ольхи. Тут, во сне — лето. Друиды. Жрица с золочёным серпом на поясе. Поёт. Знакомое. "Casta Diva" из «Нормы»! Подносят снопы для благословения. Та что-то делает с ними серпом. "Явись, богиня!"

— Ну, я пришла, — громко сообщила Немайн, — дальше что?

На Неметону особого внимания не обратили. Всё правильно, обряд прерывать нельзя… Но один друид обернулся. Немайн с удивлением узнала старого доброго призрака оперы.

— А ничего, — сурово пожевал тот губами, — петь тебе хочется, только всего. Это ведь страшно: обладать таким голосом — и не петь! Я композитор, мне проще: оторвите руки, ноги, фугу… носом напишу. А тут… Это ведь не просто — поток воздуха, резонатор, прочая физика. Это… Это как руки.

Так некогда в разросшихся хвощах,
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Ещё не появившиеся крылья…

— процитировала Немайн, — Прошу прощения, что не в рифму — я даже не знаю, переводили Гумилёва на немецкий или нет…

— Русский поэт? Не знаком.

— Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда лёгкая толика пессимизма и безнадёжности воспринимается как перчинка, Гумилёв хорош. А после тридцати — только тем, кто не вырос дальше, и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая… Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, — пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенёк. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.

— Как это — вылупилась? — заинтересовался мёртвый композитор. Он как-то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак, — Вы же не птица…

— Это целая история. Если коротко — был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание — а вместо него появилась я. С его памятью — но другая.

— Ааа. Ну, это нормально, — успокоился призрак, — В сущности…

Немайн дёрнула ухом.

— …это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.

— Это не то.

— Любое подобие не отражает полностью свойств объекта… Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите он?

— А это был мужчина, — а про подобие и объект он бы лучше Анне растолковывал, уж кто-то, а лучшая ведьма королевства в подобиях разбирается! Вот бы свести. И послушать разговор!

— Даже и так? В таком случае, должен вас порадовать — если вы и были безумны, то выздоровели. Что-то, конечно, осталось, что-то остаётся всегда, но и это вам на пользу. Припомните-ка оперных героинь. Взбалмошные экзальтированные особы, повинующиеся не разуму, а чувствам. Иные на грани безумия, иные туда соскальзывают… В наше время это принято играть — так вам будет попроще.

Немайн хмыкнула.

— Ну, вот уж Норму я точно сыграть не смогу. Убить детей…

— Она же не смогла убить!

— А я не могу даже подумать!

Церемония закончилась.

Одна из жриц со снопами обернулась, откинула капюшон, разлив по плечам чёрное золото прямых волос. Просияла. Какие у неё глазищи!

— Я — это ты!

— Нион? Луковка? Ты куда исчезла?

— Ты знаешь! Ты всё знаешь. Тут всё так сложно, а я трусиха, моя богиня, — Нион говорит это с радостным смехом. Словно отрицая смысл сказанного. Но ведь смех это и есть отрицание. Отказ от прошлого себя. Тоже вылупляется?

— Я не богиня.

— Я знаю, — она опять смеется. — А что обещала — сделаю! Я боюсь и топи, и стрелы, и снова топи — того, что меня туда бросят по приказу друидов. Но их я уже не боюсь, — она опять заливается смехом, — Я это ты. Я смогу. Всё сделаю!

— Возвращайся, Луковка, — предложила Немайн, представившая, как маленькая и неприспособленная Луковка пытается проповедовать язычникам. Одна-одинёшенька. Да с её характером. Как бы не вышло первой в Уэльсе мученицы, — Мне ты ничего такого не обещала. По крайней мере, я не принимала твоих обещаний. Или, хочешь, я пошлю тебе охрану? Желающие найдутся.

— Никого мне не надо, кроме тебя, — не согласилась Нион, — а ты со мной всегда. Я всё сделаю, только, может быть, не очень быстро. И к тебе вернусь. Обязательно. Во сне или наяву, живая или мёртвая… Ведь я — это ты!

Серебряный смех… Немайн раньше и не замечала, что Нион выше ростом! Какая-то была маленькая, беззащитная — а вот выросла, вдруг и сразу. Хотя — маленькой Нион казалась до болезни-обновления, тому, кем Немайн тогда была. А теперь всё выглядит таким, каким и должно быть…